Я не был знаком с Алексеем Навальным и никогда не взаимодействовал с его командой. Просто в бесконечной череде конфликтов и споров между Навальным и тем, что иногда называют "старой либеральной оппозицией", я в большинстве случаев был на стороне Алексея и выражал это в своих текстах.
Противостояние навальнистов и "либералов старой школы" всегда напоминало мне идейную борьбу между "либералами" и "демократами" 60–70-х годов XIX века. Так называла эту борьбу советская историография. Иногда, вслед за Лениным, уточняла формулировки: борьба между "буржуазными либералами" и "мелкобуржуазными демократами". Некоторую историческую реальность эта ленинская терминология отражала.
И дело не только в том, что большинство либералов были выходцами из дворянской интеллигенции, а большинство демократов — из интеллигенции разночинной. Демократы выступали за более радикальные требования и действия. Либералы же считали, что, дергая за усы самодержавного тигра, демократы только ослабляют "прогрессивную партию" внутри власти и провоцируют реакцию. Но это лишь внешняя, "тактическая" сторона спора. А в подоплеке было то, что либералы ориентировались на интересы достаточно элитарных слоев и делали на них основную ставку. Демократы пытались нащупать чаяния более широких и более низовых социальных групп и опереться на них. Пытались, впрочем, без особого успеха.
В отличие от "олдскульных" постсоветских либералов 90-х, Навальный быстро завоевал популярность среди "мелкобуржуазных", "планктонных" низов "продвинутого креативного класса". Более широких, демократичных, молодых, менее статусных, богатых, "вписанных в систему", чем традиционная постсоветская либеральная среда.
Эти люди в гораздо меньшей степени были готовы подчиняться неписаным правилам, установленным путинской мафией, "договариваться" с ней, идти на "компромиссы". Они требовали закона, а не "понятий". Для них было естественно выходить на запрещенные митинги, так пугавшие либеральную "тусовку". Потому что это по Конституции, по закону, а не по понятиям, требовавшим специального разрешения начальства на любое публичное выражение своей гражданской позиции.
Но этого мало. Навальный посягнул на "святое". Он полез в "огород" Путина, в его паству. Он попытался растормошить массу умеренно-консервативных обывателей, только что обменявших свое гражданское достоинство на "стабильность" и всевозможные "крыши", формальные и неформальные. Навальный попытался разбудить в них гражданское и человеческое достоинство. Именно за эту попытку Кремль ненавидел Навального особенно люто. Чувствовал угрозу.
При всех яростных спорах об "умном голосовании" его идея в основном осталась непонятой. Это не была просто механическая выборная технология. Это была дерзкая попытка через головы холуйствующих перед режимом вождей и функционеров системных "партий" создать "пиявочным порядком" классовый фронт угнетенных низов против путинской мафиозной "элитки". Втянуть в этот фронт вместе с прогрессистским, проевропейским "креативным классом" хотя бы часть "ватников".
Увы, в своей эпической битве за "ватников" Навальный оказался не более удачлив, чем демократы-народники XIX века. Движение его сторонников в целом не вышло за пределы вечных пятнадцати процентов "русских европейцев", твердо знающих, что "нельзя брать чужое". Остальных правящей мафии удалось соблазнить, одурманить, отравить другой идеей. Идеей мракобесной, нацистской, апеллирующей к звериному "инстинкту своей пещеры". По формуле "нам брать чужое можно, а вот сделать нам за это что-нибудь нельзя".
В 2014 году атаки Навального были купированы аннексией Крыма. Когда свежесть "крымской эйфории" увяла, была развязана полномасштабная захватническая война. Недоброжелатели Навального постоянно подозревали его в том, что в своей борьбе за "ватника" он пойдет по чисто популистскому пути подлаживания под самые темные ватнические предрассудки. В первую очередь — под великодержавно-шовинистические предрассудки. Но Навальный предпочел поражение этому низкому пути измены принципам права и справедливости.
20 тысяч схваченных путинскими жандармами в первый месяц полномасштабной агрессии в своем большинстве вышли по призыву Навального "забить своими телами автозаки, чтобы остановить войну". А через год Навальный передал из тюрьмы свои "15 пунктов гражданина России, желающего блага своей стране". Это развернутая политическая платформа, и на три четверти она опять-таки о войне. Она сводится к следующему:
1. Международно-признанные границы 1991 года для Украины.
2. Компенсация Украине за порушенную экономику и порушенные жизни людей.
3. Международное расследование военных преступлений.
4. Для России — парламентская республика, федерализация, широкое местное самоуправление, экономическая свобода и социальная справедливость.
Эти "15 пунктов" и есть политическое завещание Алексея Навального. Юлия Навальная и другие его соратники имеют неоспоримое моральное право выступить в роли объединяющего центра антипутинской оппозиции. А вот смогут ли они сыграть эту роль, не в последнюю очередь зависит от того, какую объединительную платформу они смогут предложить. В частности, будут ли они последовательно отстаивать политическое наследие Алексея. Не уступят ли они советам всевозможных доброхотов, уже спешащих подсказать, что столь откровенно "пораженческую" платформу не поймет "большинство". И надо предложить стране то, что она сможет воспринять как победу.
Последнее было бы предательством. Алексей Навальный отдал жизнь за Прекрасную Россию Будущего, в которую он верил. За мирную, дружелюбную Россию, уважающую своих соседей и международное право. За европейскую Россию, твердо знающую, что нельзя брать чужое. За Россию, способную признать свою неправоту и отдать долги.
Алексей Навальный был убежден, что именно такая Россия нужна большинству живущих в ней людей. Даже если сегодня это большинство отравлено ядом путинского нацизма. Тот, кто говорит, что Россия должна получить какой-то выигрыш в развязанной ею несправедливой войне, не выступает за Прекрасную Россию Будущего. Он выступает за сохранение безобразной России Путина.
